Бездна Челленджера - Страница 29

— Я пойду с тобой, — говорит папа.

— Нет! Не надо! Тебе нельзя! — Ты отталкиваешь отца с дороги и выходишь на улицу. Сегодня ты в ботинках — и, оказывается, они совсем не мешают гравитации удерживать все на земле. Это глупость. Как можно было так думать? Но ты понимаешь, что, если бы ты никуда сегодня не пошел, непременно случилась бы какая-нибудь катастрофа и завтра ты увидел бы ее в новостях. Ты в этом даже не сомневаешься.

Пройдя три квартала, ты оборачиваешься и замечаешь папину машину. Она медленно следует за тобой, как серебряная акула. Ага! И у кого из вас паранойя? Если родителям приспичило следить за тобой, когда ты вышел погулять, у них точно не все дома.

Ты притворяешься, что не замечаешь машины. Просто гуляешь до глубокой ночи. Не останавливаясь, не обращаясь к людям. И позволяешь папе объехать с тобой все окрестности и вернуться домой.

71. Худший враг

Я просыпаюсь, вижу в изножье койки попугая и нервно сглатываю. Он перелетает поближе. Я чувствую на груди его острые когти. Но он не вонзает их в меня, а только осторожно шагает по драной простыне. Наконец его единственный здоровый глаз смотрит по очереди в оба моих.

— Капитан меня беспокоит, — произносит птица. — Беспокоит, беспокоит.

— Мое-то какое дело?

Штурман ворочается во сне. Попугай дожидается, пока тот затихнет, и наклоняется поближе. У него из клюва пахнет подсолнечными семечками.

— Меня беспокоит, что капитан заботится вовсе не о твоих интересах, — шепчет птица.

— С каких пор тебя заботят мои интересы?

— За кулисами, за кулисами я всегда был твоим главным защитником. Как, думаешь, ты попал в избранный кружок капитана? Или почему тебя не приковали к колоколу перед испытанием?

— Из-за тебя?

— Скажем так, у меня есть кое-какая власть.

Я не знаю, верить ли птице, но я допускаю мысль, что она — не враг. Или хотя бы не худший враг.

— Зачем ты мне это говоришь? — спрашиваю я.

— Может понадобиться… — Попугай начинает нервно трясти головой, так что она описывает восьмерки у меня перед глазами.

— Понадобиться — что?

Птица начинает мерить шагами мою грудную клетку. Щекотно.

— Грязное дело, грязное. — Попугай успокаивается и некоторое время молчит, а потом смотрит мне в левый глаз: — Если капитан не оправдает доверия команды, мне нужно знать, что я могу на тебя рассчитывать.

— Рассчитывать на меня в чем?

Птица подносит клюв к моему уху:

— В том, чтобы убить капитана, разумеется!

72. Наша единственная надежда

Ты лежишь в кровати. Без футболки. Твой мозг пожирает лихорадка, от которой не лихорадит. Снаружи льет так, будто настал всемирный потоп.

— Беда, — бормочешь ты. — В школе случится какая-то беда, потому что я не там.

Мама гладит тебя по спине, как будто ты снова ребенок:

— А когда ты был в школе, беда собиралась случиться здесь.

Она не понимает.

— Насчет дома я ошибся, — говоришь ты, — но на этот раз я прав. Я знаю. Я просто знаю.

Ты смотришь на маму. У нее красные глаза. Тебе хочется поверить, что это не от слез. Это от недосыпа. Она долго не спала. Как и папа. Как и ты. Ты не спал два дня. Может, три. Родители отпросились с работы и по очереди ухаживают за тобой. Ты хочешь остаться один, но боишься остаться один — и боишься не оставаться один. Тебя слушают, но тебя не слышат, и голоса в твоей голове считают, что родители — тоже часть проблемы. «Понимаешь, это ведь не твои родители, — говорят голоса. — Они притворяются. Твоих настоящих родителей съел носорог». Ты помнишь, что это из «Джеймса и гигантского персика» — книги, которую ты обожал в детстве. Но в голове у тебя такая каша, а голоса звучат так убедительно, что ты больше не знаешь, где правда, а где вымысел. Ты знаешь, что не слышишь их ушами, но они идут и не из головы. Кажется, они вещают из другого мира, куда ты ненароком залез, как из телефонной трубки, из которой вдруг полилась иностранная речь — и все же ты понимаешь каждое слово. Голоса живут где-то на задворках твоего сознания, как звуки, которые ты слышишь при пробуждении, пока мир сновидений еще не трещит под весом реальности. Как быть, если сон не прекращается, даже когда ты просыпаешься? Что делать, если ты перестаешь различать его границы?

Голоса не могут быть настоящими, но они хорошо умеют заставлять тебя об этом забыть.

— Они говорят мне, что наступит конец света, если я не предотвращу то, что собирается случиться.

— Кто говорит? — спрашивает мама.

Но ты не отвечаешь. Ты не хочешь, чтобы родители знали о голосах, так что ты просто тяжело вздыхаешь и вспоминаешь все фильмы, где только один человек может спасти мир. Там всегда говорят: «Ты — наша единственная надежда». Что было бы, если бы все эти герои не оправдали своего великого предназначения? Если бы они просто лежали в кровати и мамы гладили бы их по спине? Если бы они ничего не сделали? Что же это будет за фильм?

73. Высокая честь

Капитан вызывает меня в кабинет для разговора один на один. Даже попугая не видно. Последний раз я заметил его в камбузе: он перелетал с плеча на плечо, проверяя, на месте ли мозги. Теперь птица каждый раз подмигивает мне, напоминая о тайной беседе.

— Ты доверяешь мне, Кейден? — спрашивает капитан.

Если я совру, он поймет. Так что я отвечаю честно:

— Нет.

Он улыбается:

— Хороший мальчик. Значит, ты чему-то учишься. Я горжусь тобой. Сильнее, чем ты можешь себе представить.

У меня как будто выбили почву из-под ног:

— Я думал, вы меня ненавидите.