Бездна Челленджера - Страница 34

«Звяк-звяк! Бум! Звяк-звяк! Бум!»

Последовательность ритмов повторяется еще дважды, грохот становится все громче, пока я не перестаю воспринимать что-либо, кроме шума и стука собственных зубов. И я понимаю, что никто не собирается прекращать пытку. Я сижу в недрах пушки, и некому меня спасти.

83. Заводные роботы

Раз в день, когда впускают посетителей, приходят твои родители, как пара заводных роботов. Вы сидите в комнате отдыха, и ты каждый день умоляешь забрать тебя отсюда.

— Здесь собрались ненормальные! — говоришь ты вполголоса, чтобы не услышали те, кого ты имеешь в виду. — Я не один из них! Мне здесь не место!

Хотя они не произносят этого вслух, ты читаешь ответ у них в глазах: «Именно здесь тебе и место». И ты ненавидишь их за это.

— Это только на время, — говорит мама. — Пока тебе не станет лучше.

— Если бы тебя сюда не поместили, — настаивает папа, — все было бы гораздо хуже. Мы знаем, что тебе тяжело, но ты ведь сильный.

Ты не чувствуешь себя сильным и не доверяешь родителям настолько, чтобы полагаться на их слова.

— Хорошие новости, — говорят они. — У тебя хорошие результаты МРТ. То есть никакой опухоли мозга и прочей дряни.

До сих пор тебе не приходило в голову, что у тебя может быть что-нибудь в этом роде. А теперь ты не веришь результатам.

— Было не так уж и страшно? Ну, на МРТ?

— Было громко, — отзываешься ты. От одного воспоминания зубы стучат.

Мама с папой приходят и уходят, снова и снова. По их визитам ты считаешь дни. А еще родители говорят о тебе, когда думают, что ты не слышишь — как будто пострадал твой слух, а не рассудок. Но ты все еще можешь прекрасно расслышать, о чем они разговаривают на другом конце комнаты:

— У него появилось что-то новое в глазах. Не знаю, как это описать, но я не могу в них смотреть. — Тебя это смешит: знали бы они, что ты видишь в глазах у них. Да и у всех остальных. Ты видишь истину, которой не видит больше никто. Взаимосвязи и заговоры, перепутанные и липкие, как паутина черной вдовы. Ты видишь чудовищ в глазах мира, а мир видит бездну в твоих.

84. Утраченный пейзаж

Иногда ты не можешь попасть в собственную голову. Тебе ничто не мешает бродить вокруг нее или биться ею о стены, но внутрь тебе не залезть.

— Это не так уж плохо, — говорит доктор Пуаро. — Ведь сейчас то, что внутри, тебе только вредит, не так ли?

— Только вредит, — повторяешь ты. Или это он повторил за тобой? Ты никогда не знаешь наверняка, потому что причина и следствие перепутались не хуже, чем время.

У доктора Пуаро один глаз стеклянный. Ты знаешь это только потому, что тебе сказал сосед по палате, но теперь, присмотревшись, замечаешь, что он действительно меньше второго и зрачок не движется. Доктор Пуаро носит яркие гавайские рубашки. Он говорит, что так пациенты лучше себя чувствуют. Никто не может запомнить, как произносится его фамилия, и доктор рассказывает тебе: «Я однофамилец сыщика из романов Агаты Кристи. Ты, наверно, слишком юн, чтобы понимать, о чем я. Времена меняются, времена меняются».

У доктора есть шпаргалка, в которой написано все про тебя. Даже то, чего ты сам не знаешь. Как можно даже думать о том, чтобы ему доверять?

— Забудь о проблемах внешнего мира. Сейчас твоя задача — отдыхать, — наставляет он, листая страницы твоей жизни.

— Моя задача — отдыхать, — эхом отзываешься ты и злишься на себя за то, что можешь только повторять, как попугай. Ты не знаешь, виноваты ли лекарства или твой барахлящий мозг.

— Сейчас твое сознание в гипсе, — объясняет врач. — Думай об этом с такой точки зрения. Оно сломалось и сейчас в гипсе.

Ты спрашиваешь, можно ли попросить родителей привезти тебе что-нибудь из дома, но не знаешь, что именно просить. Ты можешь носить свою одежду, но никаких ремней или украшений. Разрешены книги, но ни карандашей, ни шариковых ручек. Ничего такого, что можно использовать как оружие против других или себя. Письменными принадлежностями дозволяется пользоваться в комнате отдыха, но только под неусыпным оком пастельных халатов.

Тем же утром ты устраиваешь в комнате отдыха феерический рвотный салют из завтрака и утренних таблеток. Желудок, не предупреждая тебя, просто вывалил все свое содержимое на столик для пазлов, где оно разлилось, как море в прилив.

С девочкой, кажется, просидевшей за этим столиком полжизни, случается припадок:

— Ты сделал это нарочно! — вопит она. — Я знаю! — У нее синие волосы со светлыми корнями. Ты сильно подозреваешь, что по ним можно определить, сколько она уже здесь. Когда тебя стошнило на пазл, девочка бросилась на тебя и прижала к стене, а ты был слишком накачан лекарствами, чтобы защищаться. Теперь у тебя огромный синяк на локте, но чувство боли притупилось, как и все твои ощущения.

Пастельный халат оттаскивает любительницу пазлов, прежде чем она успевает выцарапать тебе глаза, а другой уводит тебя прочь. Здесь повсюду бродят люди в пастели, следя, чтобы ничто не выходило из-под контроля. На самый крайний случай есть одетые в черное охранники, но ты не думаешь, что им дают оружие, потому что кто-то достаточно отчаявшийся легко может его выхватить.

Уходя, ты слышишь плач девочки с пазлами. Тебе тоже хочется оплакать ее утраченный пейзаж, но вместо этого ты начинаешь смеяться. От этого тебе становится только хуже, и чем хуже тебе становится, тем громче ты смеешься.

85. Отличная отбивная

Ты снова в Белой Пластиковой Кухне. Тебя окружают силуэты — иногда ты узнаешь их, иногда нет. Монстры с дурными намерениями в переменчивых масках. Голоса сплетаются в бормочущий хор, и ты не знаешь, с какой стороны они идут и в каком измерении — одном из классических трех или каком-нибудь еще, достижимом только через твою постоянно трещащую голову.